[NIC]Литта[/NIC]
Огромная рана на боку заживать не спешила.
Лидер этих котов, кажется ее звали Косуля Степного Ветра, давала хорошие прогнозы на выздоровление, но говорила, что шрам на теле останется. Как и сама Литта останется в убежище племени ровно до того момента, пока не заживет. Это лишь третий день пребывания бродяжки здесь, но она уже чувствовала, что изнывает от бездействия и чувства того, что она здесь лишь нахлебница. Литта не хотела оставаться в долгу, но жуткая боль от раны убедила ее в том, что уж лучше так, чем бесславно сгнивать в толще мокрой глины.
Уж лучше так, чем позорно умереть от лап этих поганцев.
Все пронеслось, словно в тумане. Вожака группы котов, в которой состояла серебристая, по совместительству ее "хозяина", ранили, а пока все лелеяли над ним, кошка узрела... удачный шанс убежать, выбраться, наконец, из этого ада на земле. Вот только воплощение этой, несомненно, безрассудной идеи в жизнь оказалось в разы труднее и опаснее. Ее заметили за попыткой уйти трое котов, наиболее приближенных к вожаку, которые не стали церемониться и напали. Литта решила не бежать, поджимая хвост. Ведь "если хочешь преуспеть, не показывай никому ни страха, ни боли, ничего". Эта тактика, которую постоянно напевал кошке тот самый вожак, в этот раз обернулась ошибкой. Бояться стоило. Бежать - тоже. Но она обернулась, попыталась дать бой, она, совсем еще молодая кошка со скудными боевыми навыками против троих матерых котяр. Надо было бежать сразу, она не побежала. И поплатилась за это - боль, пронизывающая правый бок, более чем просто сильно напоминала ей о ее ошибке. Но после получения тяжелого ранения Литта, явно усвоив урок судьбы, все же пустилась наутек со всей мочи, что еще осталась после двух боев. Бродяжка не разбирала, куда бежала, не разбирала, кто или что около нее, не разбирала даже того, насколько далеко она оторвалась от преследователей. Цель была одна - выжить, не дать им себя убить или, что еще хуже, вернуть "хозяину" и вновь окунуть ее в пучину жизни без свободы. То, как она жила все эти луны, то как с ней обращались... это все было неправильно. Хотелось нормального отношения, где к ней не относились бы как к вещи, к игрушке, которую можно подрать и бросить без еды, воды и порой даже сна. И до сих пор Литта такого не встречала.
Ныне же перед ней открылся совершенно новый, незнакомый, чужеродный уклад жизни. Не видевшая ничего лучше бродяжка была, по меньшей мере, растеряна. Коты... способны мирно сосуществовать? Без постоянных криков друг на друга, драк за еду, где понятие уважения несколько... более мирное, нежели на улицах поселения Двуногих? Это все было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Серебристая понемногу привыкала, но это давалось ей тяжелее, чем хотелось бы. Прочие племенные коты пока держались на расстоянии и любопытствовали осторожно, но Литта все еще не была готова к постоянному вниманию со стороны других, и воспринимала все пусть и спокойно, но ничего при этом не отвечая. Тяжело было вспоминать и говорить об этом большому скоплению котов. В конце концов Травнице пришлось ограничивать котов в походах в палатку, только если что срочное, дабы оградить бродяжку от столь нежелательного внимания. И за то серебристая была благодарна Косуле.
На третий день Литте стало немного лучше как физически, ибо рана потихоньку затягивалась под густым слоем паутины на ней, так и морально, уже не так боязно было смотреть на племенных. Но открываться серебристая не спешила - вдруг они все же хотят ей навредить? Надо быть осторожным в выражениях.
Утро выдалось более-менее спокойным. Травница вновь обработала рану, которая из-за кашицы каких-то трав начала неприятно щипать, и велела быть в состоянии полного покоя. Неподалеку два оруженосца зализывали раны - наверное после неудачной тренировки, еще пара больных о чем-то переговаривались друг с другом. Словом, никто большого внимания не обращал на бродяжку. Ну и славно. От перспективы новых разговоров серебристая слегка поежилась. Не в состоянии в этот раз размышлять о чем-либо, Литта, стиснув зубы от неприятных ощущений, вновь свернулась поудобнее на подстилке. И именно в тот момент, когда кошка уже готовилась прикрыть глаза, в палатку зашел бурый незнакомец. Завидев его, бродяжка полуприкрыла глаза, исподтишка наблюдая за ним, при этом делая вид, что спит, дабы не привлечь внимания. Кот подошел к вылизывающимся оруженосцам и напутствовал, чтобы те были более осторожными, и еще что-то, что Литта не запомнила, но что приободрило мальцов, начавших вылизываться еще интенсивнее.
Но затем воин приблизился к ней, и серебристая прикрыла глаза, молясь высшим силам, чтобы он подумал, что она спит. Номер, к сожалению, не прокатил. Голос кота дрожал, он отчего-то волновался не меньше. Но почему именно?
— Эй, ты не спишь? Вижу же, что не спишь. Принести тебе маковых зёрен? Они приглушают боль, — на этих словах болотные глаза бродяжки раскрылись, являя миру самое мрачное выражение морды, которое видел этот свет. А затем ее голова медленно поднялась с подстилки, но глядеть в глаза бурому коту она пока не решилась, уставив свой взгляд куда-то в район грудной клетки собеседника.
— Спасибо, но не надо. Мне не настолько больно, что ее надо приглушить, — коротко, спокойно, с легким холодком недоверия произнесла Литта, слегка наклонив голову вбок. Что этому коту от нее надо? И что вызывает у него такую странную реакцию на нее? Она его знает? Видимо завидев ступор серебристой, незнакомец решил пояснить, кто он такой и каковы его намерения, привлекая внимание сидящих рядом, что навострили уши. Бродяжка подавила вырывающийся наружу раздраженный вздох.
— Моё имя Воробьиное Перо, это я принёс тебя сюда. Ты забрела на территорию племени Солнца. Ты специально к нам шла или это вышло случайно? — видимо, Воробьиному Перу самому было не сильно удобно под буравящими их двоих взглядами соплеменников  бурого кота. Серебристое ухо, обрамленное кисточкой, дернулось, когда из наклонного положения голова вернулась обратно в прямое. В этот раз Литта все же решилась поднять глаза, теперь смотря уже на морду воителя, еще сторонясь его прямого взора.
— Литта, — не сильно бережно бросила бродяжка, — уходила от погони, не разбирала, куда бегу. Может прозвучать крайне глупо, но о существовании таких... мирных групп я не имела ни малейшего понятия, — серебристая вздохнула, как только закончила говорить. Один из учеников, оторвавшись от дела, явно не удержался от того, чтобы не вставить ехидный комментарий в ее сторону:
— Не знала она, как же! Да каждый котенок на острове знает о племенах, вот не верю ни единому слову, — котик усмехнулся, но осекся, наткнувшись на неожиданно спокойный взгляд бродяжки, всем видом показывавшей, что ее это не задело. Смысл ей врать? Что терять, в конце концов?
— Твое право, не моя забота, — спокойно прокомментировала Литта, прежде чем вновь лечь на подстилку, отвернувшись от остальных.

[NIC]Литта[/NIC]
На отказ Литты от маковых зёрен Воробьиное Перо отреагировал весьма необычно - он явно слегка повеселел. Либо восхищается, либо издевается, но, в любом случае, он имел право проявлять любые эмоции. Как младшие члены племени имели право ей не верить, так и старшие имели право думать, что хотят. Все равно вскоре она будет вынуждена их покинуть, они о ней забудут, а сама серебристая уже будет думать, что делать дальше. Хотя задумываться следовало и сейчас, но бродяжка не хотела загадывать наперед, тем более, что увечье явно затянется нескоро, если оценивать по его размеру. Бурый собеседник, тем временем, решился наклониться к нему, напряженно что-то в нем вынюхивая. Этот выпад слегка заставил Литту занервничать, но виду она не подавала, что ее это смутило. Судя по разгладившимся чертам его морды, найденное его явно удовлетворило. Убеждался в безопасности? Вероятно. Но по поводу необходимости обезболивающего спорить не стал - он не Травник, не может знать наверняка, стоит ли. Да и бродяжка не была настроена на эксперименты, тем более на самой себе.
Оруженосец, окликнувший серебристую ранее, продолжал бузить по поводу ее незнания о племенах. Но то было правда - никто ей не рассказывал ранее о том, что они существуют. И что их вообще несколько, и что они занимают практически всю остальную часть острова - ничего. Кругозор Литты, ввиду всякого рода лишений, был ограничен лишь поселением и территорией совсем рядом. Нет, несомненно, она задумывалась о том, что находится за пределами оного, но, будучи ограниченной в словах, движениях, во всем своим "хозяином", задавать вопросы бродяжке не пристало. Посему приходилось довольствоваться неведением и слепым служением, ибо тогда иного выбора у нее не было. Тот факт, что серебристая все же смогла убежать, хотя и не совсем невредимой - уже чудо само по себе. Но что будет дальше... Литта все еще боялась представлять.
Воробьиное Перо после сухого рассказа бродяжки нахмурился, а его хвост отчего-то задергался. Видно, ее слова принесли с собой больше вопросов, чем ответов, но серебристая не могла винить собеседника. Но открываться было тяжело - вдруг они используют ее же слова против нее? Нападут? Убьют? Снова отнимут свободу? Настороженность еще присутствовала, наполняя все существо Литты, и хотя она понемногу уходила, но крайне медленно и чрезвычайно неохотно. Ей было чуждо здравое, теплое отношение, как и такое слово как "прощение", она не понимала, как бурый воин может рявкать на оруженосца, и при этом оставаться... благодушным к нему? Восхитительно. Необычно. Немного даже пугающе. Вероятно, к этому можно привыкнуть, но... явно не сразу.
Воробьиное Перо тем временем повернулся обратно к ней, впоследствии обратившись. Литта не поворачивала головы, лишь обратила взор обратно на кота, навострив уши. Бурый воин затронул тему семьи, и на это серебристая едва заметно и невесело ухмыльнулась. Никогда не знавшей такого понятия как "семья" бродяжке было тяжеловато понять сравнение этой мирной группы с семьей. А затем последовал вопрос:
- Мне очень важно узнать, Кто тебя ранил. На кого были похожи те коты? - на это серебристая повернула голову, глядя в морду коту. Хмыкнула, при этом оставаясь спокойной и несколько даже мрачноватой.
- На кого похожи... - потянула Литта, - на драных бродяг с улицы похожи. Ближайшие приспешники моего "хозяина", теперь уже бывшего, - на слове "хозяин" она сосредоточила все свое презрение, а на морду опустился мрак еще гуще и гораздо более зловещий. Первоначально бродяжка не могла смекнуть, к чему этот вопрос, однако, оглядевшись вокруг и поймав взгляд каждого, она внезапно поняла. После чего, приблизив морду к бурому собеседнику, она понизила голос, чтобы слышал только он. Этот кот, в отличие от всех прочих здесь находившихся, действительно внушал доверие.
- Я не знаю, придут ли они за мной или нет. Наверняка они считают меня мертвой, Данариус сам боится вас, как огня, и заход на ваши земли уже считает равносильным смерти. Но если они все же придут... вы имеете полное право вернуть меня обратно. Мне нечего терять, во мне никому большой надобности, помимо угнетения, нет, а вы избавитесь и от проходящей мимо бродяжки, которая настораживает всех своим присутствием, и от источника потенциальной опасности без проливания лишней крови, - вновь маска полного безразличия, скрывающая отвращение к бывшему угнетателю и ощущение пустой безысходности. Как бы не хотелось сейчас упоминать это мерзкое имя, но уточнения ради пришлось. Серебристая отвела взгляд, глядя в противоположную стену норы, где находились травы. Их было много, все разного запаха и цвета. Они все очень давно привлекли внимание Литты, но, будучи настороженной до предела, боялась спросить, что может помочь в той или иной ситуации. Вероятно, это ей потом пригодится, как только перейдет обратно к бродяжнической жизни. Попробовать попросить стоило в любом случае, но на согласие надеяться не стоило. Да и как на выживание, когда у тебя есть опасность, дышащая в спину, грозящаяся разорвать позвоночник.
Повод для боязни был в любом случае, и нешуточный.

[NIC]Литта[/NIC]
Inon Zur - Fenris Theme
Литта не полностью осознавала это, но она прониклась доверием к Воробьиному Перу. На каком-то ментальном уровне бродяжка чувствовала, что он не просто так пришел позадавать вопросов и уйти. Нет, тут было что-то гораздо более глубокое, чем просто формальное выяснение, кто прав, кто виноват, откуда взялись и почему именно сюда. Тем временем, когда серебристая решилась откровенничать, выказав доверие бурому воину, он сделал ответный жест, устроившись рядом с ней. Это вызвало некоторое удивление со стороны юницы, покуда ранее признаки доверия с чужой стороны были ей чужды. Как и в целом хорошие взаимоотношения, посему морально Литта уже начала понимать, что без усвоения чего-то нового и, судя по всему, действительно важного она отсюда не уйдет. Причудливо общество, в которое она попала, все время узнаешь что-то совсем примитивное и при этом незнакомое ранее, а потом удивляешься...
На слова о нахождении бродяжкой слабости в сознании своей бывшей шайки и "хозяина" в частности кошка лишь усмехнулась, возвращая себе привычную мину.
- Не то чтобы я до чего-то догадывалась, - серебристая скривила губы в неком подобии самоироничной улыбки, - я же говорила, я не разбирала, куда бегу, мне просто надо было убежать от преследователей хоть в каком направлении, а куда - значения тогда не имело, - договорив, Литта вновь помрачнела, отвернув голову слегка в сторону, смотря при этом в пол. Краем глаза она заметила в глазах собеседника нотку сочувствия. Бродяжка нахмурилась. В мире одиночек лишь одно правило - либо ты, либо тебя, третьего не дано. Бродяги всегда работают сами на себя, прибегая к сотрудничеству или предлагая помощь лишь ради собственной выгоды, посему взгляд Воробья заставил Литту слегка напрячься, лишь для того, чтобы расслабиться миг спустя. Если бы он хотел чего-то от нее, то давно бы потребовал, при том в грубой форме. Если же потребует - бродяжка это поймет. И оскалится.
Серебристая никогда не считала себя, а тем более последний свой поступок смелым, какими их назвал бурый воин. Скорее безрассудным, непредсказуемым даже для самой исполнительницы. На то, чтобы вообще решиться сбежать, потребовалась недюжинная доля храбрости и умопомрачения. И все же, риск себя окупил, ценой жуткой раны на боку и косых взглядов членов племени Солнца, приютивших ее. Но следующие его слова заставили ее задуматься куда глубже. Гораздо глубже. Ей... правда могут разрешить остаться здесь? Учиться быть как они, быть с ними... наравне? Но она же одиночка! Она многого не знает о племенной жизни и устоях, так где гарантии, что ей удастся прижиться? И что ее здесь примут, как нового члена семьи? На морде Литты отразилось некоторое смятение от предложения. Воробьиное Перо о чем-то задумался, на его глазах отражалась тень неизвестной печали. Его голос порой дрожал. Затем его выражение быстро менялось на открытое и доброе, а зеленые глаза двух котов все же встретились. Где-то плескалась надежда, а где-то - уже нескрываемый интерес с нотками большого сомнения. Повисла неловкая пауза, продолжавшаяся довольно долго, прежде чем, проморгавшись, бродяжка слегка отвела взгляд, несколько осоловев.
- Ты... думаешь мне правда удастся стать одной из вас? Думаешь, меня примут, бродягу без рода, стоящего имени и чистой крови, не знающую даже простых вещей? - пока серебристая это говорила, ее голос слегка дрожал (похоже это заразительно), а взгляд то и дело скакал от пола до носа бурого воина. Она лишь хотела жить, а опробовать что-то новое для себя будет втройне интереснее. Но примут ли ее? Не будут ли брезговать нечистокровкой рядом со своей подстилкой? Не будет ли она мешать другим жить и не будут ли мешать ей жить из-за осознания ее "не местности"? Все эти вопросы страшно давили.
Переведенный Литтой взгляд на травяные запасы не остался незамеченным для Воробьиного Пера, который, выдержав приличную паузу, вновь, словно невзначай, заговорил. С каждым словом голова бродяжки, переведенная на морду собеседника, наклонялась слегка вбок, а болотный взор наполнялся... сочувствием? Видно, на нее подействовала больше интонация, нежели общий смысл сказанного. Осознание пришло только после того, как воин начал уточнять, что он имел в виду, резко вскакивая с подстилки и выдергивая из царства Морфея уже дремавших прочих больных, одаривших парочку недобрым взглядом. Виновато глядя по сторонам, Перо уселся назад. Литта слегка скривила губы в усмешке, не издевательской, просто спокойной и легкой.
— Ты интересуешься травами? Или так, чтобы я ушёл уже наконец? — последовавший вопрос заставил кошку немного посерьезнеть, но усы то и дело подрагивали от сдавленного смешка.
— Если бы я хотела, чтобы ты ушел, я бы смотрела на выход, — усмешка, — а так да, интересуюсь, для расширения кругозора и выживания хоть малая капля знаний будет не лишней, — бродяжка вмиг посерьезнела, прежде чем вновь наладила с Воробьиным Пером зрительный контакт.
— Позволишь... возможно, немного личный вопрос? — серебристая огляделась по сторонам, прежде чем вернуть взор на прежнее место, наклоняя голову — Твой наставник... он был кем-то важным для тебя? — голос Литты был еще тише, нежели ранее - сказывалась осторожность, с которой она это спрашивала. Болотно-зеленые глаза пытались говорить воину, что он имеет право не отвечать, если не хочет. Хотя интерес и... возможно, легкое сочувствие все же съедали.

[NIC]Литта[/NIC]
По взгляду Воробьиного Пера после тактичного уточнения Литты об обстоятельствах побега невозможно было понять, одобрял ли он это или осуждал. Он лишь украдкой перевел взгляд на учеников, что уже давно занимались своими делами, а бродяжка несколько нахмурилась. Она сказала правду, а что делать с этой правдой и как на нее реагировать - сугубо его дело, не касающееся серебристой. Юница не любила увиливать от вопросов, врать, прятаться. Жаль, что остальные неспособны это понять и думают, что все, на что способна незнакомка - думать про себя какие-либо гадости, что потом навредят им. Литте было нечего строить против них. Племя Солнца, и бурый собеседник с частности, спасло ее, а платить злом на добро... минимум нелогично. Но прочие верили во что верили, что одиночки - зло во плоти. Бродяжке вроде бы и не пристало их винить, но хотелось бы, чтобы они относились к ней гораздо менее предвзято, покуда это давит на кошку не хуже, чем неизвестность.
Серебристая заметила, как подрагивала шерсть на загривке и спине собеседника, выражая его интерес к несведущей вкупе с волнением, когда она выразила сомнения в том, что может прижиться в племени. В полуприкрытых зеленых глазах Воробьиного Пера отражалась задумчивость, уже в свою очередь породившая интерес и у самой Литты, навострившей уши, но глядящей при этом спокойно. Кошка попыталась сменить приевшееся положение тела, выпрямляя согнутые задние лапы. Бок отозвался несильной болью, но зато так оказалось гораздо комфортнее, и бродяжка, слегка приулыбнувшись от удовлетворения, вновь обратила спокойный взор на бурого кота. Тот, явно закончив раздумывать, принялся рассказывать о жизни и быте племенных сородичей. Он рассказал о том, как учат молодых, чему их учат, в целом обо всем, что важно для истинного воителя своего племени. И рассказывал Перо об этом с явным увлечением, словно это было особенно ценно и для него, об этом хорошо говорил внезапно ставший строже взгляд воина. Но особенно она выделила для себя его мысль о том, что кровь хоть и важна, но не столь сильно, если ты действительно предан идеалам племени и ценишь свою новообретенную семью так, будто ты в ней родился, будучи готовым защищать ее любой ценой и поддерживать ее начинания. Племенная жизнь казалась уж чересчур радужной, чтобы в нее так просто было поверить, и несмотря на доверие к рассказывавшему коту, ее все еще глодало чувство, что где-то во всем этом есть подвох. Что она и поспешила отразить на морде, скривив губы и приподнимая бровь, будто бы задавая немой вопрос: "а действительно ли племя готово принять любого, что готов с чистым сердцем оберегать его?"
Вопрос же о наставнике явно застал бурого воина врасплох, но Литту это не отпугнуло. У нее был вопрос - она его задала, пусть и с осторожностью, даже не надеясь на ответ. Но он ответил. Совсем тихо, с некой болезненной тоской, смешанной с нежностью и преданностью, он вновь решился рассказывать о том, кто он такой и как Сухой Перловник повлиял на его жизнь и его мировоззрение. И с каждым его словом мрак во взгляде бродяжки рассеивался, уступая место ясной эмоции - сочувствию и... вероятно, пониманию? Недаром Воробьиное Перо говорил, что старый воин приходился ему тем же, кем он приходится самóй серебристой. Но явно пока лишь в плане "нашедший - найденыш", чтобы хотя бы назвать бурого другом Литте потребуется время, проведенное в долгих разговорах. Но начало было положено выказыванием доверия друг к другу. Бродяжка не хотела бы загадывать вперед, но, может, простое знакомство... способно во что-нибудь перерасти? В дружбу, например? По крайней мере на время пребывания серебристой здесь. Ей бы пригодился тот, с кем можно было бы порассуждать о чем, выговориться самой и дать выговориться собеседнику, если потребуется. Хотелось почувствовать то, что отношения между котами способны быть нетоксичными, каковые зачастую бывают среди одиночек и бродяг...
- Так ты тоже изначально не из здешних... - сочувствующе-печально протянула юница, помрачнев снова, - В любом случае... тебе повезло, что рядом с тобой хотя бы был тот, кто действительно любил и ценил тебя таким, какой ты есть... делал все, чтобы ты почувствовал себя на своем месте, что ты... дома... - вновь едва заметная нервная полуулыбка, которая выползла и уползла также быстро, как ящерица, выбравшаяся на солнце.
Встречный вопрос собеседника застал врасплох уже саму кошку, явно потупившуюся от него, не зная, что ответить. Литта отвела взгляд, уставившись на края собственной подстилки, выложенной свежим мхом.
- Я не знаю, - спустя какое-то время неловкого молчания, наконец, произнесла бродяжка с явной неуверенностью в голосе, - о своей настоящей семье у меня не сохранилось воспоминаний. Меня отняли от матери Двуногие, когда я была совсем еще крошечной. С тех пор у меня не было никого, кого бы я с уверенностью назвала "семьей", - серебристая крайне невесело усмехнулась, вытягивая передние лапы вперед и вновь растягивая рану, что тут же отозвалась, хотя кошка, едва заметно шикнув, виду не подала, что она почувствовала боль. Вернувшись из легкой печальной прострации, Литта повернула голову в сторону собеседника, при этом еще угнетенно глядя в пол.
- Скажи, тебя когда-нибудь посещало чувство, будто ты... просто никому не сдался? Просто лишняя обуза? - отрешенно спросила бродяжка, прижав уши. Она не знала толком, зачем она это сделала.
Может, просто не хотела, чтобы он уходил?