— А что, если я уже устаю от этой фразочки? - я усмехнулся, не пытаясь предположить даже, сколько уверенных в своей уникальности бродяг, забредая во владения Шерр, самонадеянно бросали ей такие же однотипные, безликие фразы. В попытке выделиться и с претензией на уникальность сами же, замахнувшись хорошенько, кидали свою личность в груду таких же посредственных. И ловили разочарование в глазах кошки, желтых, как одуванчики. — Серьезно, ты не первый, кто спрашивает это. И, как видишь, тут никого нет кроме меня и моих людей.
- Выходит, чтобы завоевать твою благосклонность, мало просто порисоваться и высокомерно заявить о своей неповторимости, ожидая, что кровь ударит тебе в голову чем-то более живым, чем хронической скукой? - я бы рассмеялся, если бы часть естественных эмоциональных реакций не засела за плотной коркой льда, которой было покрыто мое сердце. Тем не менее, я чувствовал, как во мне пробуждается нечто странное, природу чего не мог понять, как бы сильно не копался в себе, и потому широкая улыбка возникла на моих губах. Уже не в первый раз.
Как только зашел в дом, я повернул голову, дабы убедиться, что Шерр, пропустив меня вперед, также шагнет в возведенную людскими лапами обитель. И практически без удивления заметил, что кошка смотрит на меня. В ее глазах цвета солнца читалось что-то странное, и взгляд был столь проницательным и метким, что я нервно сглотнул от непонятного мне ощущения: показалось, словно этот взгляд разом влился в меня, заструился по сосудам, мешая кровь с жидким, горячим золотом.
Золото, солнце, одуванчики. Ассоциации, возникавшие в голове, рисуемые непрерывно воображением, согревали своим естественным теплом цветов. Это было удивительно и вместе с тем непозволительно - незнакомка по сути, Шерр одним только взглядом проникла в самое нутро. Стремясь прочитать там самую суть. О, я догадывался, как сильно ей хотелось узнать правду, мою настоящую историю, которую я так искусно заменил красивой, отнюдь не пустой фальшивкой.
Зрительный контакт, так взволновавший меня, продлился всего мгновение. Кошка оборвала его внезапно, почти бесцеремонно (поскольку я отчего-то не был к этому готов), и затем с присущей ей грацией обогнала меня, застывшего на месте. Я скользнул взглядом по ее ровной спине, проследив линию позвоночника до самого хвоста - так, бесцельно. Или, быть может, по причине того, что меня завораживала правильность изгибов ее тела.
Что в ней было такого? И пугало, и дарило непонятную радость то, что я абсолютно не чувствовал себя тревожно и неправильно, оказавшись в здании, пропитанном чужими запахами. В месте, которое было незнакомым, неизвестным в каждом своем проявлении и открывавшемся мне мало-помалу лишь в течение пути, когда в моем поле зрения появлялись все новые стены и предметы, значение которых мне не было суждено узнать никогда. Это должно было волновать до ужаса, заставлять инстинктивно шерсть на спине подниматься дыбом. Но я лишь погружался в запах Шерр, как во что-то мягкое, кутался в звуки ее голоса и чувствовал себя до безобразия правильно. И невозможно-хорошо.
Меня не испугала даже хозяйка кошки, появившаяся из-за одного из поворотов этого лабиринта стен. Шерр доверительно, тепло смотрела на нее; от женщины веяло спокойствием и неведомой мне мудростью, чужой моему сердцу, но все-таки той, что вызывает чувство уважения.
У меня был опыт взаимодействия с людьми. Через запахи я научился хоть сколько-нибудь улавливать их животные намерения; худо-бедно читал и эмоции на их лицах. Знания помогли мне понять, что женщина восприняла мое появление довольно тепло. Признаюсь, что она мне как-то сразу понравилась, привлекла открытой, честной добротой, которой от нее веяло так сильно, что даже коту было сложно это не почувствовать.
Женщина наполнила миски с едой и водой, потрепала любовно Шерр по голове, что-то мягко произнеся на людском языке, и ушла, оставив нас одних. Я смотрел ей вслед, удивляясь новым чувствам. Никогда я еще не видел, чтобы между домашней кошкой и хозяином присутствовала такая гармония. В этом было что-то правильное. Не для меня, не для мира, меня взрастившего, но для личного мира Шерр, который, казалось, был совсем не плох. И я знал ответ на заданный мною ранее вопрос еще до того, как кошка ответила:
— Конечно, люблю. Они хорошие и добрые, однако не так часто досаждают своим вниманием и заботой, как может иногда показаться. Достаточно милые и приветливые даже с теми, кто этого не достоин.
Я в очередной раз усмехнулся. Последние слова явно намекали на меня, но в них не было уверенного укора, неодобрения. Все это время Шерр изучала меня, пыталась оценить по своей собственной шкале. Я не знаю, что в ней было главным мерилом, но пока мои показатели явно ниже средних не опустились, коль я все еще был здесь. Коль она удостоила меня ответом.
Я шагнул к миске с едой, посчитав себя достойным как минимум восполнить силы истощенного голодом тела. Как только корм оказался во рту, я начал заглатывать его большими порциями, практически не разжевывая и не пытаясь ощутить вкус. Было неплохо, хоть и несравнимо с дичью, в теле которой еще не остыла жизнь, когда вонзаешь в нее острые зубы…
Желудок был наполнен. Я сделал несколько глотков из поилки и вмиг почувствовал приятную тяжесть по всему телу. Усевшись на пол, я выжидающе посмотрел на Шерр, давая понять, что настала ее очередь говорить. Пока что.
- Я бы так не смог – просто расстаться с семьей и безболезненно вступить в новую жизнь. Но я говорю это без претензии или обвинений, ты не подумай. Просто интересно, как среда и воспитание влияют на наше восприятие, - я нервно дернул ухом, когда сердце болезненно сжалось от рвущихся в сознание воспоминаний. - Семья, кровные узы всегда значили для меня слишком много. Они всегда были самым важным и трепетно хранимым, что, впрочем, по закону подлости делало неизбежным их утрату.
Я понял, что проговорился, но не был готов развивать тему потерь. Это был прекрасный шанс начать говорить обо всем и сразу, раскрыть правду, но отчего-то я медлил. Что-то во мне кричало, что момент еще не наступил. Я чувствовал нутром, что именно с Шерр я поделюсь самым страшным и сокровенным – но не так.
- Когда-то у меня была сестра. И знаешь, я бы не смог расстаться с ней, если бы мне сказали, что пришло время начать жизнь в ином месте. Свою, обособленную, без нее. Мы вместе росли, мы чувствовали друг друга очень тонко, хотя были с самого рождения абсолютно разными. Но никогда не было никого, кто так бы, как она, поддержал меня, когда я, в очередной раз натворив глупостей и запутавшись в себе, приходил излить душу, - эти слова горчили на языке. Пронизывали насквозь сердце. Внутри паршиво скрутило, и на мгновение забылось, как дышать. Но мне и не хотелось. Однако легкие все равно гневно потребовали кислорода, и я резко втянул в себя новую порцию воздуха. - А еще у меня были родители. И пока я взрослел, их советы были незаменимы в формировании моих взглядов и ценностей, в освоении навыков. И с ними было так просто ощущать себя любимым...
Воспоминания горели внутри, но под куполом. Пожар, сдерживаемый сейчас. Почему настолько проще было управлять им теперь, здесь? Я с трудом, но все же не пускал к сердцу острые когти нагоняющего прошлого. Как мне это удавалось?
Я поднял взгляд.
Мои глаза оказались как раз на уровне чужих солнечных глаз. Близко. Правильно. Создавая иллюзию не существующего на деле "вместе". Необходимый самообман. Необратимо открытое сердце.
Точка невозврата: я, смотрящий в распахнутые глаза Шерр; не чужие почему-то стены едва знакомого дома; сердце, бешено сокращающееся где-то у глотки: мощно, гулко, обжигающе. Это было чем-то до смешного сумасшедшим, глупым и невозможным. Но все эти характеристики вмиг стали неважными, потому что я ощутил, что с решением довериться, с теплом внутри от каждого пойманного взгляда-солнца, с чувством безукоризненной правильности мое сердце открылось навстречу другому сердцу. Я не понимал, почему и как, но осознание настигло слишком внезапно. Ощутилось слишком живо.
Шерр не знала, что произошло у меня внутри. Разом, моментом. Мое потрясение не выразилось внешне - лишь дернулся кончик хвоста.
— К слову, ты ведь никогда не ел сухой корм? - слишком просто и естественно спрашивать такое среди всего того, что ощущалось сложно и непонятно.
- Ел, - голос дрогнул на простом, кратком слове, но после уже пришел в норму. - Мне доводилось несколько раз пробовать подобное, хотя этот корм кажется более приятным на вкус, чем то, что я пробовал прежде. А вообще - с тех пор, как я брожу в одиночестве, мне довелось наполнять свой желудок той еще дрянью - лишь бы в животе не пусто. Порой жалел, потому что скручивало больно, да так сильно, что порывался вывернуть себя наизнанку. Так что удивить меня сложно. А ты пробовала когда-нибудь еще теплую мышь или же только-только пойманную рыбешку?
— Куда ты вообще путь держишь? Я владею многой информацией, могу подсказать что.
- Спасибо за участие, но я не знаю даже, о чем спросить. До того момента, как мои естественные инстинкты к выживанию привели меня сюда, я бродил совершенно бесцельно. У моего маршрута нет конечной точки прибытия. И у меня нет предпочтений в том, где оказаться на следующий день. Безразличие, скучное и серое. По правде говоря, во мне его столько, что твоя жаждущая интересного душа должна бы меня быстренько отвергнуть. Потому что мне не интересно, что происходит вокруг и что принесет мне грядущее. Теперь не интересно, - внезапная честность в потоке незапланированных слов. А в груди - гулкие удары сердца, претендующего на битву с привычным "все равно. - Тебе хотелось когда-нибудь увидеть своими глазами все то, о чем довелось услышать? Почувствовать вкус нового на языке, ощутить запах неведанного? Пройти там, где никто из знакомых еще не ступал, чтобы после уже не нуждаться в чужих историях никогда, но творить свою, собственную?
Отредактировано Эрра (2019-08-14 00:23:32)