[NIC]Линн[/NIC] [STA]still here[/STA] [AVA]http://s9.uploads.ru/RKJlk.png[/AVA]
Менестрель не спешит заканчивать играть на лютне, буквально сразу же сменяет за мелодией мелодию, за песней песню, а Линн и рада. Отпивая из кружки эль, она с озорством во взгляде смотрит на оживленный зал, подергивает плечами и улыбается, радуется тому, как народ реагирует на веселье в таверне. Она и сама рада реагировать также да пускаться в пляс, но перед ней стоит несколько иная проблема. Эта проблема звучит в голове вместе со звоном монет чужих кошельков и отдаленным уханьем филина, находящегося за дверью таверны. И Линн вроде бы пытается избавиться от желания заняться своеобразной клептоманией, но не выходит – все упирается в воровское прошлое и разбойничью жизнь. Она понимает, что надо срочно занять себя чем-нибудь еще, кроме, естественно, плясок до потери пульса. Как известно из предыдущей песни – эльфа перепить невозможно, поэтому заставить разум затуманиться алкоголем не выйдет. Да и если бы даже вышло – нет вероятности, что дроу сможет контролировать себя, когда разум требует отдыха, а сердце – приключений. У нее уже бывало такое, только совсем не от алкоголя, когда дроу просыпалась в неизвестных краях в окружении вещей, которые она впервые видит. Решение проблемы было слишком долгим, неприятным, о чем эльфийка и по сей день предпочитает не вспоминать.
Она вновь возвращается к менестрелю, присаживается поодаль от неё и слушает очередную песню, наполняющую решимостью действовать. Желание творить, вдохновляться на подвиги, пускается в пляс, и Линн непроизвольно хватается за ткань темно-синей робы, сжимает руку в кулак – удерживает себя. И то, лишь на время. После первого же куплета дроу отдается звучанию полностью, руководствуется отвлеченностью публики и сливается с тенями, при этом не забывая смотреть на орка, стоящего у двери. На её счастье, местный «вышибала» занят иными вещами, либо пытается делать вид, что это не его дело – до тех пор, пока дроу не схватят за руку. А её и не схватят: уже было такое, что Линн занимала в одном из городов «пост» лучшего воришки-карманника, так почему бы не вспомнить старые времена?
Впрочем, ничье имущество она не трогает – не успевает, поскольку публика, следуя словам и движениям Эльханы, оборачивается к дверям. И Линн оборачивается следом, поначалу даже не понимая, песня то так повлияла или желание не быть схваченной. Все таланты пропиты, а захмелевшая публика – потеряна. Каждый в своих мыслях, в своих делах, и хотя дроу это на руку, второго такого шанса она себе не дает, глубоко вздыхает и снова возвращается ближе к менестрелю: под смех и одобрение посетителей таверны. И пусть все это предназначается не ей, Линн верит – а точней пытается верить – что каждый возглас означает лишь то, что она на время успокаивает внутреннего демона. Но лишь на пару минут.
В голове снова прокручиваются воспоминания минувших лет, когда она посещает замок Каэд Нуа, притворяясь торговцем да ухватывает парочку яблок у зазевавшейся барышни с тележкой. Бедная женщина, не досчитавшись яблок, стала звать инквизицию, спутав совсем, что находится не в родном городе, и даже не в родной стране. Линн не ведьма – так, всего-то дроу, которой рано или поздно обломают уши.
А хотя...
В голову приходит сумасшедшая идея, и дроу поначалу мешкает, пытается выкинуть её из головы, в очередной раз дергает плечами да стремится переключиться на что-то другое. Но одергивает себя лишь тогда, когда осознает – слишком близко подошла к Эльхане, слишком много воздуха взяла в грудь. А значит, пора.
- Твои песни не перестают меня удивлять. Эту я еще не слышала, но она совсем не отстает от предыдущей. В них история, ты представляешь! – Линн с замиранием сердца косится на лютню и понимает, что пропала окончательно и бесповоротно. Что сейчас та тонкая грань, которая, казалось бы, выстроилась меж ней и менестрелем, грозится разрушиться из-за дурацкой детской прихоти. Из-за слов, брошенных однажды знакомым менестрелем, с которым пути разошлись уже очень давно. После той стычки Линн лелеяла надежды, что однажды и она будет держать в руках свою лютню, но, увы, что-то пошло не так, и ни лютни, ни желания дроу не сохранила. Зато, остались некоторые навыки, которыми Линн не может не воспользоваться, в особенности сейчас, когда и тело, и душа просят одного. Игры.
- Каждое твое приключение рассказывается путем музыки. И, знаешь, я тоже хочу рассказать одно из своих приключений. Скажи, ты сможешь дать на пару минут свою лютню? Обещаю, я буду очень осторожна, и не сломаю её, не разобью. А струны будут в целости и сохранности – ухо даю на отсечение. Нет. Не ухо – палец. Или, нет, все же надо что-то дороже.
Она хмурится, пытается придумать, но тут же быстро одергивает себя, не давая и слова сказать Эльхане, которая, кажется, не слишком-то и рада, что кто-то неизвестный и чересчур бодрый хочет взять её инструмент. О-о, а Линн на своем опыте знает, чего стоит лютня для бардов да менестрелей, и что они могут сделать, случись с их инструментом что-либо. И если однажды Линн чуть не осталась без головы просто за то, что коснулась струны, то здесь, возможно, кара будет более жестокая. С другой стороны, Эльхана не была похожа на злого менестреля – напротив, она была слишком непохожей на тех, кого Линн встречала несколько раз за пределами таверны, за пределами этого небольшого мирка.
- Я отдам тебе свое оружие – двух моих верных друзей: кинжал да стилет. Они спасли в свое время мою жизнь, и теперь путешествуют вместе со мной. Если я что-то сделаю с твоим другом, - ох, а как же Линн любит одушевлять неодушевленное, проникаться чувствами к предметам, которые могут стать дорогими за очень короткий срок: - Я отдам тебе своих друзей, хорошо? Я правда буду аккуратной, и пусть я не менестрель, но кое-что еще умею.
И все же, несмотря на не слишком умелые действия и невозможность преподнести что-то более весомое за лютню, Линн умудряется добиться недовольного благословления, смотрит с нескрываемой благодарностью в глаза и демонстративно – мол, смотри, не убегу с ней – садится рядом. Руки сразу же вспоминают правильное положение, и первые несколько секунд Линн скользит руками по гладкому дереву, ведет пальцем по узору, а затем осторожно касается струн. Гладкие, податливые – совсем не такие, какие были у того менестреля, с которым дроу приходилось иметь дело. Да и, что уж там говорить, его лютня была совсем исхудавшая. Но музыканты, они такие, своих не бросают даже под гнетом старости.
- В лесах Невервинтера бел и остёр, - тихо напевает она под нос, а второй раз плавно касается струн: - Плетёт белошип свой коварный узор.
Но это не песня – так, небольшая распевка как дань памяти старому другу, научившему дроу этой самой песне. Тому, кто своевременно помог, а потом еще и напомнил, кто же такая – Линн.
- Помнится, в своё время, я побывала в одном городке, - признается темная эльфийка перед тем, как начать песню и переводит взгляд на Эльхану – говорит исключительно для нее: - И там меня окрестили ведьмой да погнали прочь. После этого, ко мне подошел гном – хотя, боже правы, я подумала, что он полурослик – и сказал, что всему есть логическое объяснение, и его направили какие-то Уэндерсневены, чтобы помочь найти это самое объяснение. Объяснение мы так и не нашли, зато он кое-чему научил меня. Сказал, что это поможет скрасить время. А если время скрашено и обстановка разгорячена – сделать еще более горячей.
[player][{n:"Ведьма",u:"http://d.zaix.ru/7ju6.mp3",c:""}][/player]
И после этого замолкает, жмурится от удовольствия и касается в очередной раз струн. На этот раз для того, чтобы сыграть песню. Медленно и размерено, она перебирает струны, следит за тем, чтобы не испортить, не порвать тонкие «пряди» лютни, не напрягает руку и одновременно не забывает правильно расставлять пальцы – все, как говорил учитель.
- Во-от почти что с четверть века как шмыгнула в белый свет, - начинает уверенно, будто бы всю жизнь играет на лютне да поёт песни. Но вот беда – единственный напев, который она знает и, наверное, который хочет знать.
- А чудные человеки ведьмой кличут двадцать лет, - и действительно: не знающие такую расу как дроу начинают бросаться в сторону, крича о ведьминских происках, стоит только эльфийке пройти мимо. Ну а что они, не видели эльфов, покрытых сажей?
- Мол, девчонкой пятилетней при сияющей луне-е мать меня порою летней подарила Сатане-е, - музыка продолжает литься из-под рук, и Линн благодарно выдыхает на последнем слове и чувствует, как заряд той самой, старой энергии, наполняет её тело, отчего даже кажется, что кончики пальцев покалывает внеземная сила. Чуть позже Линн поймет – то было не внеземная сила, а всего лишь непривычка.
- Плюнуть или каяться – кто же разберёт! Кто не испугается – в жены пусть берет.
Её тело перестает слушаться Линн, и дроу взмывает с места, при этом чудом удерживая нужный мотив песни – лютню из рук не выпускает, Тимора смилостивилась, не бьет ту об утварь. Струны чувствуют, что играет не их хозяйка, но не сопротивляются, и Линн мысленно обещает им, что после окончания песни те снова вернутся к тому, кому отдали сердце. У струн ведь есть сердце – она сама видела, и не раз.
- Только есть одна проблема – в город толком не войти-и:
Люди с криком: «Ведьма, Ведьма-а!» разбегаются с пути.
Люди прячут злые морды в обывательском тепле-е,
Ну, а я над ними гордо пролетаю на метле!
Её голос становится более уверенным, если такое вообще возможно. Линн чувствует себя в своей стезе и даже ощущает, будто бы где-то там из толпы на нее смотрят два счастливых глаза учителя, но, естественно, это всего лишь чувство, и на деле подобного не может свершиться. Увы и ах, как не может свершиться того же одобрения публики, как от песен Эльханы. Но Линн не расстраивается, как-никак, а из них двоих менестрель – Эльхана, не Линн. Дроу всего лишь желающая попробовать что-то новое в своей жизни. Впервые поёт перед публикой. Да только нужна ли Линн публика, когда она с головой ушла в песню?
Второй припев выходит более бодрым, чем первый – Линн именно этого добивается, придает песне своеобразный шарм и искажает в определенных местах голос, эмоционально корректирует то, что хочет донести. А затем улыбается. Она чувствует себя собой, пусть и на несколько минут.
- Чтоб позлить свою соседку и привадить к ней воро-ов, - легкий смешок, неосознанный – каких воров, кроме себя, Линн может привадить? Именно так и бывает – только себя.
- Я топор втыкаю в стенку и дою её коро-ов.
До сих пор она икает, увидавши со двора-а, - эльфийка выдерживает недолгую паузу, будто бы готовит слушателей к раскрытию определенной истины, с озорством оглядывает каждого и продолжает оттуда, где закончила:
- Ка-ак молоко ручьем стекает с рукоятки топора!
Третий припев отдает отголосками детских забав, и дроу стремится показать публике, будто бы она всего лишь участвует в определенной шалости, в которой каждый из присутствующих тоже как-то замешан. Она играет по-своему с толпой, беря не красноречием, но хитрым взглядом и довольной усмешкой: вот уж что-что, а это пепельноволосая всегда умела делать.
- Через улицу соседу, что противен толст и лыс
Я в компанию к обеду под окно пускаю крыс! – самодовольная улыбка скользит по её лицу. Линн вскидывает голову и с гордостью во взгляде, хвастаясь, рассказывает публике о следующей своей шалости, да и сама припоминает, как однажды делала подобные вещи. Правда, то был не сосед, а кто-то из гвардейцев короля – он наступил на ногу в суматохе и даже не извинился, а что еще Линн могла сделать?
- Крысы роют в доме норы, и порядка нет как нет!
Обвалилось пол забора – ох и будет рад сосед!
Последний припев практически идентичен предыдущему, но к концу дроу начинает замедлять льющуюся мелодию, опускает взгляд, продолжает играть на публику. Мелодия сменяется медленной, «задумчивой» и не такой распаленной.
- Я-а который день лью слезы – присмирела егоза.
В сердце нож воткнули острый чьи-то синие глаза, - но кому же надо знать, что там на деле были не глаза, а меч, ни не в сердце, а в плечо? Кровавые истории стоит опускать, особенно учитывая, что песня-то комичная!
- Месяц ядом вновь налился, и себе желаю я-а, - и опять затихает, ставит очередную паузу... Лишь для того, чтобы вспыхнуть по-новому.
- Что-об в меня скорей влюбился тот, кого хочу в мужья!
Мелодия возвращается в свой строй, приобретает старые веселые переливы, да и Линн резко преображается, будто бы только что не изображала их себя хандрящую ведьму.
- Согрешишь – покаешься и пойдешь домой;
Песне улыбаешься – значит, будешь мой!
Финальный перебор она играет не без радости на сердце. Долгая кровоточащая рана заросла, и теперь дроу может без угрызения совести заканчивать очередную историю, а затем со сверкающими от счастья глазами возвращать лютню законной владелице.
- Спасибо, - шепчет она, вновь обращаясь исключительно к Эльхане. Другие посетители ей не интересны, хоть они, захмелевшие, и выразили свое одобрение новым мотивам. Линн не интересен ни единый из них, как и Линн не интересна им. Ведь, если бы кто-то из присутствующих охотился за головой дроу, то давно бы уже подошли ближе, чтобы забрать с собой и увести прочь. А раз такого не произошло, значит можно и расслабиться, дать себе передышку.
Отредактировано Катаклизм (2018-06-13 03:50:40)