----------------Дерево над пропастью
Грачик шёл впереди, Катарсис за ним, след в след, не спуская с котёнка глаз и пытаясь понять по тому, что сейчас было ему доступно - по характеру походки и скованности движений ученика, - что у него в голове. Это было сложно.
«Ты и в своей-то голове разобраться не можешь, что говорить о чужой?»
Позади хромал Банзай, и его злость и недоверие прямо-таки опаляли шкуру одиночки: по косым взглядам, которые тот бросал на котёнка, можно было удостовериться, что он не желает верить ни единому слову, сказанному чёрным заморышем. Возможно, это разумная позиция. В конце концов, неоткуда такому принципу мышления взяться всего за луну заточения, где братья только и знали, что лишения да боль. И вот так сразу переметнуться в стан врага?
« - А ты бы поступил иначе? - с некоторой саркастичностью поинтересовался голос со специфическими нотками, которые Катарсис уже понемногу научился различать - уже пора было придумывать ему имя или ещё нет? - Хочешь жить - умей вертеться, не так ли? Вот он и вертится, маленький милый ужик. Как будто у него есть какой-то выбор».
Катарсис хмыкнул в усы. Розовые мечты о наставничестве упорно занимали его голову, сметая остатки подозрений, и, хоть кот и пообещал себе не забывать об осторожности и внимательности, всё его внутреннее «я» в один голос выказывало желание полностью и бесповоротно поверить каждому слову Грачика.
Кот и не заметил, как дорога к ущелью закончилась, и остановился возле чёрного узкого провала. Он чувствовал, что сейчас им - им троим - предстоит серьёзный и обстоятельный разговор, и морально готовиться к нему следовало начать сию минуту. Имея подозрение о том, что разговор Банзая будет скорее походить на допрос с пристрастием и не без применения физической силы, Катарсис решил первым подать голос и как-то разрядить тем самым обстановку.
- Итак, по-твоему, котёнок, твой неожиданный всплеск любви к нашему Богу выглядит правдоподобно? - услужливо предложил оруженосцу самому обдумать свою легенду с позиции умудрённых опытом сектантов.

<= дерево над пропастью

Плечо болело, мешая идти, но Грачик старался шагать вровень с сектантами, чтобы не получить пинка от Банзая, который всегда не прочь таким незатейливым образом "подсобить" пленникам. Грачик смотрел себе под лапы, чтобы не споткнуться, но чувствовал на себе взгляд что Катарсиса, что Банзая. От такого внимания ему становилось откровенно дурно, но поделать ничего нельзя было. Теперь, когда Тенька нет, я в центре внимания. Привалило счастья...

Без Тенька ущелье казалось совсем чужим и тоскливым местом. Грачик оглянулся в последний раз, прежде чем спуститься вниз, обратно в сырость и темноту. Тоска по брату накрыла неожиданно сильно, и Грачик с трудом переборол в себе потребность побежать следом. Они должны были сбежать вместе, должны были оставить боль и мучения позади. Все нормально. Соберись. Вдох, выдох. Так нужно было.

В полумраке отчетливо виднелась белая шерсть Холодка — кажется, он был из племени Шторма. Грачик бросил на него взгляд, прежде чем остановиться перед Катарсисом. Банзай прошел дальше, хромой и злой, видимо, чтобы заняться раненой лапой. Катарсис тем временем задал ему вопрос, и Грачик взглянул на него, удивленный, что разговор был начат настолько... спокойно.

— Я вам никогда не перечил, когда вы говорили о Боге, — его голос чуть дрожал, слабый, но миролюбивое настроение Катарсиса нашло отклик у Грачика, и тот почувствовал себя чуть спокойнее. — Я лишь заботился о своем брате, но он-- — Грачик сглотнул и мотнул головой, глухо выдохнув. — Не ценил ничего. И сбежал, — его голос дрогнул, наполнившись разочарованием.

Голос Банзая заставил Грачика вздрогнул: он на рефлексе втянул голову в плечи, ожидая удара, но кот только вернулся, обработав покалеченную лапу. Как Грачик и думал, рыжий сектант не желал верить в искренность оставшегося в плену ученика. По крайней мере, Катарсис ко мне благосклонен. Пока что. На словах о присяге уши оруженосца дрогнули.

— Я могу это сделать, — тут же отозвался он. Грачик чувствовал на себе взгляды запуганных пленников, что, несомненно, слышали их разговор. Видели, что из двух братьев вернулся только один, и что оставшийся говорит с мучителями об особых условиях. Что они могли подумать о Грачика? Что они могли себе вообразить? Что произошло на обрыве? — Да, я слаб. И беззащитен. И юн, — кончик хвоста нервно дергался; Грачик беспомощно посмотрел на Катарсиса. Я признаюсь, что жалок. — Но я могу стать сильнее. Я могу стать полезным. Только научите.

Банзай неожиданно притянул к себе, и Грачик испуганно сжался в черный комок, стоило тому схватить его за глотку и провести по ней когтем. Сектант отпустил его так же быстро, переключившись на других котят, а Грачик опустился на землю, тяжело дыша, чувствуя, как пробивает тело дрожь ужаса. Он чуть было не убил меня. Но не убил. Громкий голос Банзая звенел в ушах, и Грачик зажмурился, стоило лучу света пробиться сквозь дыру в стене и ударить по глазам, только привыкшим к темноте.

Банзай спускался вниз, возвращаясь к ним, и Грачик заставил себя выпрямиться, упираясь лапами в холодный пол пещеры, и произнёс:

— Я присягну вам в верности. И сделаю всё, чтобы каждый на этих землях узнал о нашем Боге.

А малыш всё бормотал и бормотал. Банзай чувствовал, что подобная болтовня начинала действовать на нервы. Впрочем, отчего-то желания наказывать уже не было. За день и так произошло слишком много событий, да и лапа ужасно ныла от укуса мелкого отпрыска, который явно поплатиться своей жизнью за содеянное. Подобные мысли грели душу, вызывая даже приятную дрожь в теле и некое моральное удовлетворение. Слушая интересные убеждения Грачика, да, он запомнил имена их двоих, Банзай отмечал для себя нечто важное и делал на основе всего вышесказанного выводы.
— Я присягну вам в верности. И сделаю всё, чтобы каждый на этих землях узнал о нашем Боге. - последний слова прошлись лезвием по горлу. Глаза исполина словно поменяли цвет и, казалось, что на свету стали на мгновенье алыми, но после приняли свой естественный янтарный оттенок, отблескивая на свете. На морде постепенно стала появляться ухмылка, а после Банзай и вовсе разразился смехом.
— Ах, ну ты просто чудо, - на слова Катарсиса, кот и вовсе забился в истерики, чувствуя, как у него сокращаются мышцы живота, но был не в силах остановить свой неудержимый хохот. — Мы ведь можем обучить его, не так ли?
Банзай успокоился лишь через пару минут после сказанного и двинулся на Катарсиса, тут же бросаясь на того в неудержимом гневе, пришибая буквально всем своим телом к холодной стене, не в силах сдерживать неконтролируемую агрессию. Пусть рыжий и казался тощим и хлипким, но в этом теле была заключена мощь. Венозные лапы приковывали намертво, дабы тот почувствовал всем своим нутром обжигающий холод стены. Когти невольно выпустились наружу.
- Тебе это твои безмозглые голоса нашептали? - Банзай нахмурился, буквально прожигая взглядом с сектанте дыру. - А что если он убежит? За каждого сбежавшего по головке не погладят, а скорее её сразу же оторвут.
Издав рычание, Банзай отошел, отряхивая шкуру от невидимой пыли, а после запрыгнул на камень.
- Хорошо. Если сделаешь хоть одну попытку убежать, я скормлю твои потроха воронам, - сощурив глаза, исполин немного прижался к камню. - Завтра на рассвете ты пройдешь испытание. Посмотрим, что представляет твоя душонка. Сможешь ли ты выдержать такое и не начать молить нас прикончить тебя.
Сказав всё, что хотел, Банзай остался лежать на том же камне, устремив свой взгляд уже на лапу, которая покрылась кровавой коркой. Проведя шершавым языком по укусу, начал тщательно увлажнять рану, дабы хоть как-то облегчить свои страдания.

Банзая распёр неудержимый хохот, и в этом, в общем-то, не было ничего необычного: этот кот способен во всём найти забавную сторону и вдоволь над ней поржать. Даже завидно немного. Но уже в следующий миг Банзай вдруг сорвался с места и пришпилил к стене Катарсиса, не ожидавшего такой непредсказуемой нападки, а потому не успевшего ничего предпринять.
Покрытая шрамами морда оказалась совсем близко, горячее зловонное дыхание опалило усы. Острые когти вонзились в серую шкуру. Катарсис прижал уши, зрачки сузились до двух вертикальных росчерков, и кот, мигом порастеряв всё своё добродушие, свирепо, хрипло зашипел, ощерив зубы, брызжа слюной. Ещё секунда промедления со стороны Банзая, и Катарсис бы впился тому в глотку.
« - Убей.
- Убей».
Но сцена длилась не дольше пары мгновений, и вот уже пятнистый снова на свободе, и Банзай, повернувшийся спиной, не видит, какое ледяное безумие светится в глазах его собрата, он продолжает как ни в чём не бывало вещать, и слова падают в мятежный разум Катарсиса, как капли воды со сталактитов, свисающих со сводов - монотонно и бессмысленно. Грачик бросает на него взгляд и, убедившись, что на него не смотрят, отходит в темноту.
« - Убей.
- Убей.
- Убей.
- Убей».
В кои-то веки единодушие царит в путаном разуме разноглазого кота, и он скользит взглядом по замершим пушистым комочкам, останавливается на том, что оказался ближе - кремовая кошечка, она слишком поздно осознаёт опасность, а Катарсис оказывается возле неё в мгновение ока, ударяет лапой, опрокидывая навзничь, и смыкает челюсти на горле. Клыки прорезают нежную плоть с такой же лёгкостью, как если бы это был крольчонок. И какая, в сущности, разница? В горло потекла горячая кровь, восхитительный запах молока - малышку украли прямо из детской - и страха заполнил ноздри; несколько драгоценных мгновений, долгих, как часы.
Кошечка обмякла, она так и не проронила ни звука... наверное, Катарсис не был уверен, потому что не слышал, он слышал только монотонный гул в голове, перемежающийся с толчками, гонящими жизнь по его венам и артериям. Он обхватил тельце передними лапами, баюкая его, словно королева-мать, и разжал зубы, выпуская мягкую шёрстку, так приятно щекочущую язык, из пасти.
Девочка лежала на спине в объятиях своего потенциального убийцы, её голубые глаза были полуоткрыты и смотрели куда-то сквозь него, на потолок, грудка слабо трепыхалась.
«Нет, ты нужна нам живой, не надейся избавиться от своей участи таким лёгким способом».
Медленно проведя языком по белому брюшку и мордочке, Катарсис опускает раненую на холодный пол и поднимается, медленно переставляя лапы, выходит из пещеры, сопровождая самого себя звонким клацаньем.
---------------------------Водопад

Холодок лежал на холодном полу, прижавшись к нему подбородком и мечтая лишь о том, чтобы его не замечали - никто, никогда, ни за что.
В пещеру ворвались двое сектантов - Банзай и Катарсис - и начали допрашивать одного из котят, которого, должно быть, привели с собой. Холодок не смотрел на них; по старинному обычаю каждого ребёнка он верил, что если не будет смотреть на что-то страшное, то и оно его не заметит. К тому же психика котёнка была морально не готова принять очередное жестокое убийство - а судя по тону говоривших, до убийства сейчас было лапой подать.
Однако когда сектанты вдруг сцепились, Холодок не смог противиться любопытству и вскинул голову, жадно выхватывая из полутьмы происходившую сцену: было похоже, что сейчас два кота порвут друг друга на сектанский флаг. Если это произойдёт, у них у всех будет вполне реальный шанс сбежать! Холодок подался вперёд, уже морально готовый начать делать ставки и раздавать окружающим воображаемый попкорн.
Но всё закончилось так же быстро, как и началось. Котик, из-за которого и заварилась вся каша - Грачик - отошёл к стене пещеры и лёг.
«Интересно, а где его брат? Неужели... мёртв?»
Катарсис в порыве безотчётной ярости набросился на кошечку - она появилась здесь недавно, и Холодок не успел узнать её имя или из какого она племени. Из-за тощего серого тела кота он со своего места не мог видеть, что с ней происходит, а пересекать всю пещеру ради того, чтобы удовлетворить своё любопытство и нарываясь попасть под горячую лапу котёнок не рискнул бы ни за какие коврижки. Главное, что Катарсис вскоре ушёл и стало тихо.
Холодок тихонечко вздохнул и поднялся с места. Лапы занемели лежать, в голове помутилось от страха, и альбинос испытывал невероятное желание хоть немного поразмяться и сделать что угодно, лишь бы развеять тяжкое облако невыносимого ожидания чего-то страшного. Банзай лежал на возвышении посреди пещеры, и слабый свет из пробитого им потолка пещеры освещал линялую рыжую шерсть, испещрённую шрамами. Кот вылизывал лапу, и Холодок, бесшумно приблизившись, увидел весьма серьёзный прокус, не похожий, однако, на укус лисы или барсука - слишком маленькие челюсти, но всё же достаточно сильные, чтобы открыть такое серьёзное кровотечение.
- Кто тебя ранил? - поинтересовался красноглазый прежде, чем успел осознать неразумность своего поведения.
«Ай, будь что будет».