Вот Грачик попросил брата молчать — вот Тенёк не послушался, разинув пасть, и другому ученику оставалось лишь вперить взгляд в пол и проглотить подступивший к горлу ком. Тенёк считал, что поступал правильно, потому что таким образом приковывал к себе внимание всех сектантов и отвлекал их от Грачика, но сам Грачик считал иначе.

Безрассудная дурость, граничившая с самоубийством.

Грачик вздрогнул, будто Тенёк нагрубил ему, а не Банзаю, и прижал уши к голове. Страх пропитал его шкуру, вводил в тупой ступор и оцепенение. Да, он менялся, да, повзрослел не по лунам, но Грачик все равно не мог избавиться от прежней мнительности, нерешительности, в конечном итоге, боязливости. Он никогда не поймет, как Тенёк может вот так намеренно провоцировать сектантов, а потом получать за это тумаки.

Грачик вздрогнул еще раз — на этот раз, когда Тенька ударили. Он издал короткий, мучительный звук сквозь стиснутые зубы, похожий на скулеж, и на деревянных лапах подскочил к брату, мелко трясясь, потому что боялся, что однажды его ударят так сильно, что он уже не встанет; что Банзай решит, что одного удара недостаточно и вновь изобьет его до полумертвого состояния.

Смех безумца стоял в ушах, и Грачик, со смесью страха, тревоги и бессильной злости взглянув на Тенька, заслонил его собой. Он не смотрел в глаза Банзаю, но на его лапы и кривые когти, кажется, пытавшиеся проткнуть сам камень. От угроз сектанта ему стало откровенно дурно, и желудок скрутило в рвотном позыве. Грачик с трудом перевел дыхание, но продолжал стоять, заграждая собой Тенька.

Пожалуйста, уйди, уйди, умоляю, просто оставь нас в покое!

Банзай говорил о великом дне, о жертвоприношениях, о той дани, что верующие в мертвого бога должны принести, чтобы обрести бессмертие. Грачик, Тенёк и остальные украденные котята были лишь инструментом и необходимой во имя великой идеи жертвой. Жертвой беспощадного и случайного выбора. Грачик чувствовал, как наворачиваются на глаза слезы, но сморгнул их. Он отучил себя плакать.

Банзай, увлекшись своей речью, кажется, забыл и о Теньке, и о Грачике — затем вовсе развернулся и направился на выход. Только когда он оказался вдалеке от них, уже на выходе из ущелья, Грачик сумел нормально вдохнуть. Он обессиленно опустился на землю, неровно дыша.

— Молчи, промолчи хоть раз, — нервный, истерически дрогнувший шепот; голубые глаза смотрели перед собой, прожигали бездушный камень; когти царапали пол, но не могли повторить те узоры, что оставили когти Банзая. — Иначе они убьют тебя еще до этого-- этого всего, гори оно в пламени, — Грачик зажмурился и потряс головой, пытаясь успокоиться.

Отредактировано Грачик (2018-02-09 22:02:19)

-----------------Давай начнём... прямо сейчас
Катарсис стоял возле входа в ущелье, запрокинув голову и ловя снежинки широко раскрытым ртом. Безумные разноцветные глаза, широко раскрытые и не мигающие, даже когда снежинки падали на них, уставлены в серое небо. Маленькие танцующие красавицы опускаются на ярко-розовый язык - чересчур ярко розовый, не так ли? Пожалуй, даже алый - опускаются и тут же тают, стремительно и неумолимо тают их короткие жизни, обрываются в единый миг. С уголка губы в тонкий слой снега на земле капает слюна; она образовала лунку, окрашенную розовым.
Между передних лап Катарсиса лежит мышь - довольно крупная мышь, хоть и костлявая. Её кровь тоже пропитывает снег, избавляя от этой безукоризненной белизны.
Снежинок недостаточно, чтобы избавиться от вкуса крови во рту. Катарсис опускает голову и прослушивается, подёргивая рваным ухом.
— ВЕЛИКОМУ БОГУ достанется лучшая дань! Скоро наступит чудесный день жертвоприношений и тогда, ОН сможет насладиться угощением! - доносятся из расщелины вопли, преисполненные такого неизбывного восторга, что по спине под шкурой пробегает орда мурашек.
Это слышно ещё лучше из-за того, что сегодня в голове Катарсиса на удивление тихо. Он наклоняется и подбирает дичь, которая дразнит его слабеющим теплом и манящим ароматом. Не удержавшись, кот сжимает челюсти и слышит хруст маленьких хрупких косточек.
«Хрум-хрум. Вот как вы ломаетесь, маленькие косточки. Хрум-хрум».
Это несомненно напоминает ему о хрусте совершенно иного рода костей, и Катарсис, сглотнув набравшуюся в рот кровь, спускается в густую тьму ущелья, словно это ему он несёт подачку - мышь и самого себя - и ущелье жадно проглатывает его, погребая в своих недрах.
Банзай встречается ему на пороге, они переглядываются молча - Катарсис молча потому, что у него рот занят, а Банзай... а кто ж его знает? Войдя, разноглазый несколько секунд моргает, привыкая к темноте, а затем обводит взглядом сжавшиеся и дрожащие разноцветные комочки, которые во мраке всё равно кажутся какими-то однотонными и одинаковыми. Скучные, посредственные, одинаковые жизни.
«Ничего, мои хорошие. Мы спасём вас. Мы всех вас спасём!»
Найти благодарных слушателей Банзая не так уж и трудно - вот они, двое возле стены, один лежит, другой склонился над ним. Братья, так похожие друг на друга - они просто очаровательны. Юные, свежие, ароматные, не сломленные! Громко клацая когтями по каменному полу, Катарсис подходит к ним, видит, как на него обращаются две пары глаз. Если оставить от каждой всего по одному, то цветовая гамма получится почти как у Катарсиса.
Он чувствует их напряжение, и это неудивительно. Не все сектанты, наказывая котят, используют когти - хотя бы потому, что малыши нужны им живыми, а лечить загноившиеся раны в горах никто не станет. У Катарсиса нет такого богатого выбора - его когти не втягиваются, и его удары всегда оставляют следы. С другой стороны, к насилию он прибегает, возможно, не так часто, как остальные. В половине случаев его поведение можно назвать вполне терпимым... если только очередной приступ ярости не застанет врасплох. Кажется, Катарсис однажды убил котёнка... он не был уверен, потому что не помнил. Но хруст костей тогда был точно такой же, как и у этой мыши.
К слову о мыши.
Кот опускает свою ношу на пол, разжимает сомкнутые челюсти и выпрямляется. Теперь он может широко улыбнуться - или лучше сказать - ощериться? - своим подопечным и произнести елейным голосом:
- Ешьте, котята. Вам нужны силы для встречи с нашим Богом, - кот облизывает перепачканные в крови губы и мечтательно добавляет: Вы будете летать. Мы все здесь летаем! Здесь, внизу...
Закончив на этой загадочной ноте, Катарсис разворачивается и идёт к выходу, хлеща себя хвостом по впалым бокам с выступающими рёбрами. Произнесённая фраза ему понравилась и засела в голове, кот продолжает повторять её, словно пробуя на вкус.
«Мы все здесь летаем, мы все здесь летаем, мы все здесь летаем».

В голове было так мутно, что Тенёк совсем ничего не слышал. Его брат был совсем рядом, но кот не чувствовал его. Гудение в ушах постепенно сходило на нет, но этого было недостаточно, чтобы в конце концов осознать, что происходит вокруг. Тревогу Грачика он чувствовал своим боком, теплым, который прислонился в чужому. Если он он хотел, он бы окунулся в эти ощущения глубже, с головой, и перенёсся назад в прошлое, когда лежал в палатке королев рядом с матерью, недовольный, что ему приходится торчать в лагере и этой палатке все время напролет, скапливая на своей шкуре запах молока.

Сейчас он бы душу продал кому угодно за эти дни. В глубине души он желал больше всего на свете обратно в лагерь, обратно к матери, ему хотелось прижаться к этому теплому боку, позабыть обо всём на свете и уснуть. Крепко, наконец-то провалиться в настоящий сон, а не в этот продлившийся луну кошмар.

Он приоткрыл глаза, заслышав очередной скрежет когтей. Мысль о том, что Банзай вернулся проучить защищающего братца Грачика отрезвляющей волной накрыла оруженосца, и он, — всё ещё слабый, но от очередного напряжения и испуга вовсе об этом позабывший, — поднял голову с лап брата.

Катарсис. Тёмная лошадка в этой толпе сумасшедших сектантов, и оттого куда более опасная. От Банзая Тенёк давно знал, что ожидать — его предсказуемая жестокость и злость долго будет сниться ему по ночам, — в то время как этот серо-пятнистый молодой кот отличался собственным безумием, ни на что не похожим. Сейчас он улыбался и выглядел дружелюбно, а недавно убил котёнка.

Запах крови защекотал ноздри, но это была не кошачья кровь. Мышь. Дичь висела у катарсиса во рту, бездвижная, дохлая, но ещё теплая. И сектант бросил эту подачку им. Очередные слова о Боге, о полётах... Речь была недолгой и своеобразной, — в стиле Катарсиса, — не такой фанатично-преданной, как у Банзая, но довольно локаничной, передающей самую суть. И кот ушёл, развернувшись, своими когтями царапая каменную плиту. В ушах вновь воспоминанием зазвенел скрежет когтей Банзая, и Тенёк сглотнул.

Движения со стороны Грачика заставили его окончательно прийти в себя. Чёрный котёнок сел рядом, пододвигая мышь ближе. Это их добыча. Делиться ни с кем, кроме Грачика, — естественно, — не хотелось. И каждый оруженосец здесь поступил бы точно также, возможно, Грачик и Тенёк были здесь единственными, кто помогал друг другу. Хотя, кто знает, может, остальные давным давно тоже разбились на кучки, Теньку всё равно. Они одни с братом, это было ясно с самого начала.

— Будь мы в другом месте, я бы не стал это жрать, — он коснулся чёрным носом мыши, принюхавшись, наблюдая, как жадно Грачик сжимает зубами теплую плоть, — Знаешь, вдруг отравлена. Но они, —котик кивнул в сторону выхода, — Настолько глупы, что у них только один способ для нашего убийство: "свободный полёт".

В голове эхом прозвучали слова Катарсиса.
— Если кто здесь и летает, то это их крыша, — фыркнул Тенёк, продолжая следить за братом. Он замер, почему-то с упоением наблюдая, как брат ест. Как его белоснежные молодые клыки вонзаются в мягкую, тёплую плоть, как он жмурится и морщит нос, дёргая усами в порыве голодного наслаждения. На чёрной мордочке та самая контрастная кровь, из-за которой его льдистые глаза становятся насыщеннее.

"Эта жажда в его глазах..."

— Тебе идёт — тихо шепнул Тенёк, сам не осознавая, что произнёс это вслух.

Отредактировано Тенёк (2018-02-09 23:21:50)

Свежий, морозный воздух обдал морду исполина, когда тот выбрался наружу из пещеры. Свет неприятно поначалу слепил глаза, ведь Банзай почти всё время находился в пещере, разговаривая то с “духами прошлого”, по крайней мере, считал их таковыми, то с летучими мышами, дабы привлечь внимание тех и с удовольствием слопать парочку крылатых. Устроившись около входа на снегу, рыжий крысохвост вглядывался вдаль, осматривая далекие угодья. Порой, ему хотелось вернуться обратно в те места, из которых он пришел, но неведомое влекло к себе все ближе. Они лишь мельком бывали на территории племен, когда похищали, но как хотелось Банзаю, чтобы все эти угодья принадлежали лишь ему одному. Он мог поставить себя высше любого бога, но сейчас был ослеплен чужой верой, которая должна была дать сил.
Взгляд упал на мелкие кости, разбросанные вокруг пещеры, обглоданные по самое основание то ли от голода, то ли оттого, чтобы не оставлять лишних следов. За спиной доносились хороши, а после ухо повернулось в сторону пещеры и кисточка едва дернулась, отмечая знакомый скрежет когтей, что никогда не убирались. Быть может привычка или же травма, Банзай не знал. Он и сам вспоминал, что ущелье почти всё было изодранно его когтями, которые он часто любил затачивать до такой остроты, что шкуру дичи мог запросто загрезать одним касанием до самых внутренних органов.
Катарсис как обычно бормотал себе что-то под нос, разговаривая с “воображаемыми друзьями”. Именно так их называл рыжий и часто заливался своим привычным смехом, но на этот раз был тих.
- Сколько еще нам нянчится с этими выродками? Как долго ждать великого дня? - обратившись к коту, Банзай зевнул, а после поднялся на лапы, отряхивая свою шерсть от липкого снега. Солце уже не так хорошо прогревало землю, поэтому он даже поморщился от неприятного холодка.
- Видел двоих отпрысков там? Кажется, они братья. Один из них слишком языкастый, я бы им полакомился, - растянувшись в маньячной улыбке, кот мечтательно закатил глаза и даже почувствовал, как из пасти капают слюни от желания. Скоро всё случиться. Они насытят Бога и смогут насытиться сами. Это их вера настоящая и, кто знает, может и будущая.
Банзай повернул уши в сторону пещеры, прислушиваясь к тихим всхлипываниям и скулёжу внутри, а после погрузился в свои мысли - “Всё, что находится по ту сторону земель должно принадлежать мне. Ваша жертва, малыши, будет не напрасна. Души очистятся, а моя сила станет безграничной.” - сосредоточенный кот прикрыл глаза. Он предсталял себе прекрасные моменты, когда озеро наполняется кровью, вытекая из своих берегов, предвещая рассвет новой эры и никто не сможет им помешать.

В этом затхлом мертвом месте, охраняемом безумцами, не было места ни радости, ни смеху. Оставался лишь слабый проблеск радости — в редких моментах вроде этого. Грачик видел, как опешил, сразу не сообразив, в чём дело, Тенёк, и он едва сдержал смех, искренний и беззлобный. Обычно брат затевал баловство, чтобы хоть немного растормошить себя и Грачика, но в этот раз все было иначе.

Как и во многом другом.

Грачик нарочно ничего не делал, пусть видел, что Тенёк сейчас прыгнет на него — только усмехался, облизываясь, и прижимал к себе тельце мыши. В племени за такие игры с добычей им бы давно уже сделали выговор наставники, но ни Лисы, ни Журавля здесь не было, а, значит, не действовал и закон. Грачик тихо мявкнул, стоило Теньку повалить его наземь, и он ощутил спиной холодный каменный пол.

Где-то снаружи звучали голоса сектантов — что они обсуждали, Грачик не слышал, — вокруг жались к стенам голодные, истощенные котята, со злой завистью наблюдая, как двое учеников беззаботно играются с добычей. Их мир ограничивался сводами ущелья, писком летучих мышей над головами и обещаниями умереть, но Грачик позабыл обо всём этом на несколько минут, увлёкшись шуточной борьбой с братом.

Зафырчав, Грачик уперся лапами в грудь Тенька, собираясь его оттолкнуть, когда капли крови упали ему на морду и шею. Грачик поднял взгляд на брата и понял, что кровь идет не только из сжатой в его зубах мыши, и слабо вздрогнул. Тенёк отстранился, и Грачик поднялся на лапы, приближаясь к нему. Он несколько секунд простоял, просто смотря на то, как умывается Тенёк, затем подошел к брату вплотную.

— Однажды это будет их кровь, — спокойный шепот на ухо. — Ты станешь большим и сильным, и ни один тощий безумец не сможет тебе противостоять, — слова дались неожиданно легко: обещание чего-то большего, лучшего. Только выживи. Только не сдавайся. Грачик слабо потерся носом о щеку брата, и на черной шерсти не было видно капель крови Тенька.

Грачик подтолкнул к Теньку остатки мыши, давая понять, что оставшаяся часть добычи принадлежит ему.