Ночка повнимательнее принюхалась, пытаясь запомнить запах нового племени, но запах Сиреньки почти не отличался от окружающих запахов, так что Ночка едва ли могла бы найти кошечку с закрытыми глазами.
От того, что они все в одной пещере сидят у низ запахи смешались! Интересно, а я потом тоже буду так пахнуть? А вдруг уже?! Нет, вроде пока не так пахну. Черная пару раз нюхнула свою лапку, чтобы убедиться, и успокоившись села рядом с Сиренькой.
— Сектанты? Так вот как они называются! — голубоглазка, чуть задумавшись, слегка повысила голос и тут же втянула голову в плечи, не хотелось разбудить никого из спящих. Ночка с умным видом покачала головкой.
— Нет, Алдрагри хороший. Он… ну, просто хороший, — черная решила пока никому не говорить, что собирается всех их спасти, а Алдрагри ей в этом поможет, а то проболтаются ещё, котята они такие. Ночка-то знает.
Новость о сне на холодном твердом полу котенке совершенно не понравилась, но подстилок она и вправду нигде не видела, а оглядевшись, поняла, что и Алдрагри пропал. Обиженно засопев, черная без приглашения устроилась рядом с Сиренькой. Бро-о-осил меня тут одну и ушёл, а я голодная и не знаю где спать. Всё, я обиделась! Уткнувшись носом в лапки решила самая обиженная кошка во всех племенах.
— Тогда я буду спать с тобой, а ты мне расскажешь про сектантов, — чуть более довольно мяукнула голубоглазка, придвигаясь бочком к Сиреньке, чтобы теплее было. — Ну, не совсем весь, тем более, что только вдвоем бежать нельзя. Я ведь пришла чтобы Полынь спасать, а тут вон сколько всех, столько котят будет сложнее спасать, чем одну Полынь. Только ты не кому не говори, и я тебе ничего не говорила, это секрет!

→ скалы

Котенок распушился так, что стал походить на надутого голубя. Спешно семеня за старшими, Соловушка не мог прекратить оборачиваться через плечо, да разбавлять тихие разговоры меж сектантами своими тяжелыми вздохами. Сегодня была особенная ночь. В силу своих юных лун, малыш еще не до конца понимал, что чувствует, но терзался этим новым ощущением так, как терзаются птицы угодив в когти хищника. Что-то изменилось. Зеленоглазый знал это почти наверняка и, пропитавшись сомнениями насквозь, погряз в них. Это было похоже на предчувствие, словно сама матушка-судьба спустилась со звезд к нему, чтобы прошептать свои тайны на ушко. Возможно, он никогда и не хотел знать её секретов. Возможно, он просто пьян от воздуха чистого. Возможно... Гадкое предчувствие пугало его. Возможно, они заходят в эту пещеру в последний раз.
Взрогнув от очередного порыва ветра, котик опустил голову ближе к лапам, словно это могло помочь ему сохранить хрупкое равновесие. И вдруг осознал, что ужасно замерз.

Удивительно, но спустя столько лун заточения ему вдрург показалось, что тут уютно. Не дом родной, конечно, но всяко лучше отвесных скал. Тут хотя бы нет ветра, верно? Окинув болотным взором силуэт кудрявого братца, котик застыл чуть поодаль, всматриваясь в родные черты. Может, оно и к лучшему? Может, им суждено навсегда остаться тем Рябчиком и Соловушкой, которыми они являются сейчас, и это — самый правильный путь для них? Как бы все сложилось, останься они тогда дома? Кем бы они были? Соловушка тихо всхлипнул. Что, если бы они поругались, поругались раз и навсегда? Братья всегда были дружны, но дома зеленоглазый негодник любил потягать второго за уши. Когда они сбежали, юнец отказался от этой привычки. Возможно, отказался навсегда.

Тряхнув кудрявой головой, котик постарался отогнать назойливые мысли. Ишь, распаясались. А Рябчик уже клубочком свернулся, да дремлет так сладко, что второму аж завидно стало. Приблизившись к брату, рыжебокий последовал его примеру, прижавшись покрепче к чужой шерсти. Окинув взглядом тех, с кем сегодня коротал эту ночь, он ненавязчиво улыбнулся. Это были хорошие сказки. А после и сам не заметил, как задремал. Лишь бойкая Пепелюшка решилась потревожить покой этих двух, аккурат устроившись рядышком. А он был и не против.

Лучи блеклого света прорывались в ущелье, давая узникам рассмотреть свою тюрьму во всей красе. Наткнись одиночка на такое просторное местечко в любой другой обстановке, оно бы показалось ей волшебным, чудесным. Идеальным местом для игр. В целом, оно и сейчас могло быть пригодно для игр, но сама атмосфера к ним не располагала. Напряженность, царившая между обреченными котятами, давила на Марь сильнее, чем может давить на букашку лошадиное копыто, а охраняющие вход сектанты так и вовсе вгоняли в бессильное отчаяние, от которого хотелось сбежать куда-нибудь. Но некуда.
Впрочем, сейчас кошечка уже начинала постепенно смиряться с тем, что по доброй воле ее никто не выпустит, и это, внезапно, придавало ей спокойствия. В отличие от многих обитателей ущелья, она не переставала надеяться на то, что кто-нибудь придет ее спасти. Дело было в том, что она лишь приняла непробиваемую черствость большинства гостей "темницы сырой". Иногда бестия сиротливо глядела на вход, представляя, как входит, расталкивая стражей, ее мама, и забирает глупую дочку отсюда. Затем Марь пересекалась взглядом с одним из сектантов и спешно отворачивалась с самым невинным видом, какой только могла изобразить.
Ущелье учило ее врать.
Почему вообще эти коты назывались сектантами рыженькая имела самое отдаленное понятие. Ее братья и сестры по несчастью должны были знать больше, но Марь чувствовала себя рядом с ними как не в своей тарелке. С одной стороны - вот же, долгожданные сверстники, общайся, сколько душе угодно. А с другой, по обрывкам фраз, Марь услышала, что некоторые из этих котят принадлежат племенам. Потому она лишь поджимала уши и утыкалась взглядом в пол или в каменную стену, когда один из предполагаемых жертв проходил мимо нее. Мантра дражайшей матери набатом звучала в голове одиночки, и она никак не могла найти в себе сил преодолеть дрянную установку.
Однако все двигалось к тому, чтобы рыженькая наконец разговорилась с незнакомцами. Во-первых, ей становилось все унылей и унылей, и уж с унынием никакая мощь не заставила бы Марь сжиться. А во-вторых - сложно не заговорить с кем-то, если ты совершенно случайно наступаешь на него, погруженная в тяжелые думы о своей судьбинушке.
А именно это и произошло, когда одиночка ненароком опустила лапу на какого-то спящего белого котика.
- Ой! Прости! - ляпнув сие, одиночка тут же осеклась, попятившись. Как так? Она же решила помалкивать в их присутствии!.. Непростительная ошибка.
Но извиниться-то надо, да, тут она права, тут она сделала все правильно. Мама бы гордилась.
"А вот за то, что говорю с племенным, отругала бы," - сокрушенно подумала кошечка и уронила голову, но тут же сфокусировалась на белом юнце. Примерно ее возраста, может, чуть старше. Именно такого собеседника ей не хватало все время. И, может, не получит она такого собеседника и сейчас - белесый просто зло посмотрит на нее да отвернется, на чем весь инцидент исчерпается.
А вдруг именно он - не из племени? Вдруг он такой же, как она? То есть, конечно, не во всем такой же. Она не настолько светлая. И глаза у нее вроде не розоватые. Такой же - в смысле бродяга, нагло украденный у родителей. Либо одного родителя. - "Сворованный этим гадким, мерзким..."
В общем, Марь надеялась, что того-наглого-полосатого самого кто-нибудь украдет и будет кормить через раз.
Пустой живот одиночки как раз дал о себе знать, и она неловко кашлянула.

Белый котик принялся медленно подниматься, и Марь растерянно попятилась, а потом, ненароком запутавшись в собственных же лапах, шмякнулась на хвост. Совсем не так она представляла первый разговор с почти что ровесником. Да, вдобавок, точно не в подобной обстановке. По крайней мере, в ее воображении в опасной ситуации всегда находилось место какому-никакому геройству, но сейчас погеройствовать котята, увы, не имели возможности. Те из них, кто хотел жить. Каждый узник боялся наказания, и все это настолько контрастировало с детскими мечтаниями о подвигах, что Марь чувствовала себя будто преданной.
"А еще, наверно, и друзей заводить очень сложно," - хотя, что там друг! Ей бы просто приятеля. Просто кого-то, с кем можно погонять моховой клубочек, чтобы воспрянуть наконец духом. Это ведь невозможно - постоянно сидеть в страхе, заточенный между каменными стенами. - "Наверняка меня никто не поймет," - с тяжелым вздохом подумала одиночка, торопливо отводя взгляд от белого котика. Она уже уверилась в своем непоправимом отличии от всех, кто здесь находился. Многие являлись племенными... В случае же Холодка, имени которого она еще не знала, уверенность пришла сразу после того, как они кратко пересеклись взглядами. Холодок смотрел слишком по-взрослому. На самом деле, он смотрел всего лишь как тот, кто много страдал, и у Мари самой теперь периодически возникало подобное выражение на мордашке, но нет: для нее всякий взгляд, отличный от простовато-невинного, мог принадлежать только взрослому коту или кошке.
- Ты чего тут шляешься? - подал голос маленький альбинос.
Марь нерешительно повернула к нему голову. Ей показалось, или действительно в этих словах, что парадоксально, не крылось и тени праведной злобы? Не увидев даже вздыбленной шерстки или других заметных атрибутов дурного настроения у белоснежного, рыженькая мигом приободрилась.
- Ну, я задумалась, - Марь повела плечом. Все же, как давно она не слышала собственного мяуканья! - И не заметила тебя. Так скучно сидеть... на одном месте, - вжав голову в плечи, кошечка посмотрела по сторонам, а потом, внезапно, подалась вперед, слегка касаясь своей лапой пальцев Холодка. - Тебя как зовут? Меня Марь, - стараясь поддерживать дружелюбный тон, произнесла кошечка. Ей было сложно вести себя как ни в чем не бывало. Учитывая то, что говорила ей мама, учитывая то, что их двоих держат в плену самые настоящие монстры. Но недостаток общения, копившийся все это время, сделал свое дело, и рыженькая искренне радовалась уже тому, что кто-то заговорил с ней. - Скажи, - Марь усомнилась, но все-таки продолжила: - ты давно здесь?
Когда одиночку привел сюда Катарсис, Холодок уже находился в ущелье. За это время они ни разу не перекинулись и словом, однако, Марь пребывала в железобетонном убеждении, что белоснежный знает куда больше, чем она. И, хоть ей куда приятней было б абстрагироваться от происходящего, шанс узнать о своей дальнейшей судьбе она упустить не могла.

Отредактировано Марь (2018-12-06 22:13:24)

Большая пещера

Ну и мороз. Дурашка стряхнул с себя прилипший к шерсти снег и чихнул, когда ему на нос приземлилась снежинка. Ледяной ветер проводил своими ледяными когтями под шерстью, дразня уже болевшие глаза и шрам. «Боже». И почему у него всё болело?
Он сделал несколько тяжёлых шагов, оглядываясь. Среди серых скал всё живое будто бы умерло, оставив после себя лишь холод и горькое ощущение в горле.
Почему он так волнуется? Дурашка прищурился, когда ему показалось, будто бы из-под какого-то камня вынырнула крошечная серая мышка.
Или не показалось? Котик облизнул обветренные буквы и, прижимаясь к холодному камню почти вплотную, пополз ближе. Чуть ближе, ближе, ближе… бедная крошка. Она прятала мордочку в лапки, пытаясь отогреться и совсем не замечая угрозу, через секунду вонзившуюся ей прямо в горло. Охотник встряхнулся и рывком поднялся на лапы. Дичь стремительно остывала, и котик спешно потрусил по направлению к ущелью. Конечно, улов был небольшим… но всё же. Хоть что-то.
Остаток пути прошёл на удивление легче, чем сама охота. Подходя ближе к ущелью, Дурашка уставился на свои лапы и…
«…как это вообще получилось…»
…неожиданно понял, что его подушечки были покрыты тоненьким слоем крови. Крови Карателя. Точно не мышиной. Ей столько просто не могло быть. Откуда…
Тошнота нахлынула с новой силой и подходя к стражнику, Дурашка запнулся. Он, наверное, случайно наступил в кровавый след. С-след… Карателя. Точно. Именно так. И вот, у него лапы в крови. Ч-чужой.
Главное – не паниковать. «Нужно было сходить к ручью», – глухая мысль эхом пронеслась в голове котика, и он поднял рассеянный и немного оторопелый взгляд на служителя… преградившего ему проход. Дурашка вопросительно приподнял бровь и попытался обойти препятствие. Неудачно. Стражник молча подошёл к малышу, кивая на свисавшую из его рта мышку.
…что?
– Достаточно, – пояснил служитель, поняв недоумение котика. Ну и ну. Значит, кто-то уже принёс что-нибудь поесть. Но кто?
Дурашка покорно сложил дичь перед лапами стражника и вновь пытливо вгляделся за его спину. Тот закатил глаза и отодвинулся, давая котику пройти.
Бесшумна ступив в полумрак, Дурашка почти сразу заметил стройный силуэт трёхцветной Хель. Паника отхлынула, оставив после себя только крошечные мурашки. «Всё в порядке».
– …хотела бы принести больше! Но мне бы не дали.
Котик повёл ушами, демонстрируя возможному наблюдателю своё любопытство. Так вот куда кошечка делась! И почему Дурашке не дали пронести свою мышку. Его дыхание успокоилось, и котик позволил себе едва слышно выдохнуть. Кто-нибудь заметил? Конечно, нет.
Как будто кому-нибудь есть до него дело.
Он неслышно скользнул к стене, исчезая в полумраке. Хель. Она принесла котятам поесть? Почему? «Ей что, их жалко?» Но почему? Конечно, Дурашка не был бесчувственным булыжником (пусть и не все это знали), но с чего бы он стал жалеть потомков монстров, однажды отправивших Владыку в Ад? Каковы родители, таковы и дети – это все знали. Не боится ли Хель, что однажды пленники и её отправят… куда отправят.
Дурашка встряхнул головой, отгоняя дурные мысли. Ну что за глупость. У них же жертвоприношение скоро, а он об Аде думает… Как будто бы у пленников был шанс на побег.
С другой стороны, всего его чувства и ощущения от одной мысли о шансе напряглись, как струны скрипки. А он привык доверять интуиции.
«Интересно».
Ну, раз уж еды пленникам дали, можно было вернуться. И наслаждаться вонью тела Карателя? Боже упаси. Лучше он потрещит с пленниками. Заодно приглядит, чтобы Хель не выкинула какую-нибудь глупость (по этой причине в ущелье остался бы Драг, как думал Дурашка. Сам он плохо понимал, что можно отнести к глупостям).
С другой стороны, трещать оказалось решительно не с кем – молодая красавица привлекла к себе внимание неспящих пленников. «А что насчёт того сонного комочка в углу?» – игриво подумал Дурашка, вспоминая одну старую, из-той-старой-жизни, шалость.
Он подкрался к трём котятам: двум рыже-белым, как он знал, братьям, и серой плюшевой крошке-девочке. Он наклонился к одному из малышей и, сказал, прямо несчастному в ухо:
– Бу.